Общечеркесское собрание вождей черкесского союза в 1844 г. в районе Аджиг Санджука
Перевод выполнен Панькиным Владимиром
Примерно через две недели после ранее упомянутой неудачи [штурм форта] Аджига Санджука вызвали на собрание вождей черкесского союза, которое должно было состояться примерно в 30 милях от его дома. И, имея сильное желание стать наблюдателем на встрече, я попросил разрешения сопровождать его. На что он сразу же согласился.
Наш путь пролегал почти строго на восток, вдоль территории, великолепие которой можно было бы описать, но без какой-либо надежды предоставить истинное представление о ее великолепии. Территория была даже более красивой, чем те земли, через которые я уже проезжал. Каждый участок гор, вплоть до заснеженного пика, был покрыт пышной травой. Неисчислимое количество горных ручьев разливались сквозь ущелья. Находящиеся со всех сторон изобилующие деревни вкупе с общим уровнем сельскохозяйственной культуры доказывали, что многочисленное и процветающее население населяло эти прекрасные земли. И именно в эту страну, столь одаренную природными дарами Провидением, направлены усилия российского деспотизма. И именно свободолюбивых уроженцев этих благородных гор, если бы Россия стала их госпожой, отправили бы в цепях, чтобы разделить участь доблестных поляков, в сибирские шахты.
Я чувствовал легкое убеждение, насколько позволяли мои познания в геологии, что многочисленные виды металлов спрятаны в недрах этой земли. Некоторые горные ручьи действительно изобиловали мелкими частичками золота, а среди украшений некоторых высокопоставленных вождей я видел много тускло переливающихся крупных рубинов, найденных во внутренних частях Черкессии.
Также встречаются многочисленные курганы, являющиеся, как мне сообщили, могилами туземцев/аборигенов/коренного населения страны. Я узнал, что несколько предыдущих путешественников возбудили серьезные подозрения, потому что попросили разрешения раскопать их. Своей просьбой они вдвойне вызвали раздражение населения, во-первых, породив предположение, что целью незнакомцев был поиск и кража спрятанных сокровищ, и, во-вторых, обнажив суеверные страхи горцев, которые верят, что какой-то демон отомстит за оскорбление, нанесенное месту, над которым этот демон был назначен защитником/стражем. Последнее предположение, вероятно, было даже более сильным, чем первое. И, поскольку я не хотел нарушать того хорошего отношения, которое до сих проявлялось ко мне черкесами, я приложил исключительные усилия, чтобы искоренить не только сиюминутного желания осуществить это, но и ощущения того, что если бы я мог безопасно это осуществить, я бы внимательно изучил курганы.
Приблизительно в 5 милях от места, откуда мы отправились в путь, мы встретили отряд, сопровождавший несколько русских солдат, которые были взяты в плен в ходе перестрелки накануне вечером. Один из них был офицером и, судя по его благородной/джентльменской внешности, я был уверен, что он образованный человек и может говорить по-французски. Однако я не осмелился обратиться к нему, боясь вызвать повышенную подозрительность моих спутников. Внешний вид несчастных пленных был самый жалкий. Все они были очень бледны из-за ранений. Их ноги, на которых не было обуви, кровоточили из-за неровностей дороги, по которой они проходили. Их руки были связаны за спиной. А единственной оставшейся одеждой, которую у них не отняли, были брюки и грубая грязная рубаха. Единственному офицеру позволили сохранить свой китель/мундир.
Дорога, по которой мы сейчас ехали, была настолько каменистой и крутой, что мы могли идти только очень медленно, и только на следующее утро после нашего отъезда мы прибыли в лагерь. Мы провели ночь в маленькой деревушке, расположенной примерно в 4 милях от места нашего назначения.
Солнце вставало, когда мы спустились в прекрасную долину, окруженную гигантскими горами, снежные вершины которых ярко блестели на солнце. Картина, которая бросилась мне в глаза, была наполнена интересом и напоминала мне то, что я не раз видел во время странствий среди кочевых племен Курдистана. Долина была полна палаток/шатров, каждая из которых являлась временным жилищем вождя, а также окруженная другими, но меньше по размеру, принадлежащих членам его племени/клана. Даже несмотря на такой ранний час, в который мы прибыли, казалось, что в лагере преобладала наибольшая активность, поэтому, когда наше появление было отмечено стрельбой из орудий, то мы были немедленно окружены большой толпой, многие из которых были одеты в сверкающие доспехи, и все были более или менее вооружены.
Собрание вождей собиралось для того, чтобы обсудить некоторые требования, которые недавно выставило российское правительство. И на проводимом совещании, на котором я присутствовал, они были объявлены вслух. По окончании озвучивания требований раздались насмешливые выкрики. Однако один молодой человек, сын отсутствующего вождя, обратился к собранию и предложил пойти на некоторые уступки в случае, если требования будут выгодны их стране. Следствием его речи был возмущенный протест, а один старый закаленный/видавший виды воин вскочил на ноги с проворством молодых и обратился с речью к присутствующим с самой возбужденной/воодушевленной интонацией. Вопреки мнению молодого человека, который только что выступил, он осудил все мысли о ведении переговоров с Московитами, в адрес которых он сыпал бесчисленными оскорблениями, и просил/упрашивал своих соотечественников/соплеменников скорее умереть, нежели уступить русским хотя бы дюйм земли. Эта речь была встречена с гораздо большим одобрением, чем предыдущая, и представлялась лучше соответствующей желаниям всех присутствующих.
Другой вождь встал и заметив, что здесь присутствует англичанин, напрямую спросил меня, может ли его страна рассчитывать на какую-нибудь помощь от моей. На его вопрос, который перевели мне, я ответил, что не могу дать им никаких гарантий того, что английское правительство открыто окажет помощь/поддержку, как бы благожелательно/хорошо оно ни относилось к их делу. Однако у меня были все основания считать, что от частных лиц как они получали, так и будут получать поддержку, поскольку много частных лиц глубоко сочувствуют жителям Западного Кавказа и которые сетуют на то, что соглашения с Россией препятствуют британскому правительству оказывать поддерживать/отстаивать интересы Черкессии.
Когда моя речь была переведена, поднялся черкесский вождь, который еще не выступал, и который, как оказалось, был достаточно хорошо знаком с европейскими делами. Он насмешливым тоном заметил, что если Черкессия возлагает свои надежды о свободе на Англию, то Черкессия может сразу же подставить свою шею под ярмо рабства.
Когда оратор продолжил, на меня из собравшейся массы стали падать/бросать мрачные взгляды, и стало очевидно, что большинство присутствующих не смотрели на меня благосклонно. Однако мой хозяин, заметив неблагоприятный эффект от его речи, сразу же обратился к собранию.
«Мои соотечественники», воскликнул он, «вы ошибаетесь, мрачно смотря на этого незнакомца. Что может быть более убедительным доказательством того, что он сочувствует нашему делу, чем нахождение среди нас и доверие нашему гостеприимству. А также надежда на то, что сможет, по возвращении на свою родину, представить своему правительству правдивый отчет о нашем положении и сообщить ему [правительству] о нашем твердом намерении защищать собственную землю или умереть, чтобы возбудить в груди/душе его правителей не только желание помочь нам, но и решить претворить это желание в жизнь, послать нам помощь, отправив оружие и деньги. Хотя», продолжил он, «королевство Англия в настоящее время является союзником России, но она хорошо знает, что последняя [Россия] является ее тайным врагом, который жаждет отобрать у нее Индию. И сейчас Черкессия как бы является барьером/препятствием для этой страны [России], поэтому, если мы будем завоеваны, Россия не испытает особых проблем при вторжении в Индию. Поэтому Англия заинтересована в помощи нам, и она это сделает рано или поздно. А этот незнакомец расскажет своей королеве, что мы говорим и делает, и все будет хорошо. При помощи Англии мы будем пить кровь Московитов. Разве мы еще не делали это, и есть ли хоть один среди присутствующих, кто не пролил свою кровь в сражениях с ними? Кто только что говорил о повиновении/подчинении? Разве он может быть настоящим/искренним черкесом? Пусть он посмотрит на наши горные вершины, которые так долго наблюдали нашу свободу, пусть он взглянет на наши плодородные равнины и спросит собственное сердце, сможет ли он охотно, но в качестве раба, наблюдать топчущие их русские ноги. О нет! Такое невозможно. Он происходит из слишком благородного/великодушного племени. Он, как и я, с этого времени [после созерцания вершин и равнин] будет готов воскликнуть: «Вооружайтесь, черкесы, изгоните из фортов безжалостных захватчиков. Не вкладывайте свои шашки в ножны, до тех пор, пока тираны не обратятся в прах»».
Последние слова этой несколько бессвязной/непоследовательной речи были сказаны громогласно. За этим последовали воодушевленные крики в знак одобрения, которые были переведены мне Аджига Санджуком, положившего свои руки мне на шею и обнявшего меня с энтузиазмом.
Попытки погасить/охладить их надежды на помощь со стороны британского правительства были бы бесполезны или, во всяком случае, могла настроить их против меня. И, хотя в то время я не был уверен, намерена или нет Англия когда-нибудь вступиться за их дело открыто, но я решил ничего больше не говорить по этому вопросу, ограничившись тем, что просто повторил свои пожелания блага Черкессии.
После чего вышел вперед ногайский татарин самого свирепого вида. Это бы мужчина лет 60, с густой седой бородой, великолепными усами и большими мохнатыми бровями. Его глаза были большими и светлыми/веселыми/живыми/блестящими, больше напоминающие глаза дикого зверя, нежели чем человеческие. Его рост был гигантским, а плечи – геркулесовой ширины. В целом он являл собой наглядную иллюстрацию воина пустыни и вероятно когда-то был самым грозным противником в стычках. Громким, звучным голосом он воскликнул, или, вернее, выкрикнул, несколько высказываний, которые, будучи переведены мне, я понял, что служили следующей цели: «Черкесы, вы относились ко мне и моим соплеменникам со всем радушием, ваша доброта глубоко запечатлелась в моем сердце и ничто, кроме холода смерти не сможет стереть память об этом. 15 лет назад я бежал от русского гнета и, будучи изгоем и нищим, просил вашей защиты. Благородно предоставил ты ее мне и моей семье. Щедрыми были ваши дары. Я пытался, правда скудно/недолго, отплатить за это, сражаясь под вашими знаменами и: я пролил немного собственной крови на вашей службе, но моя рука ослабла из-за старости, а я сам ослаб из-за ран; однако у меня есть три сына, результат моих чресел; возьмите их, они ваши. У них нет более благородного желания, чем сражаться за страну, которая отнеслась так дружелюбно к ним. Они дети своего отца».
Что меня особенно поразило, так это порядок в лагере. Там не было беспорядков, ссор, недовольства, но каждый отдельный воин, казалось, осознавал необходимость самого полного единодушия, имеющегося между различными кланами/племенами, чтобы ускорить достижение успеха своего оружия. Я много и далеко путешествовал, я видел воинов многих народов, но никогда прежде не встречал людей, полностью приспособленных к военной жизни. Даже курдские племена, среди которых я жил некоторое время, не могут сравниться с ними в плане/отношении смелости, искусстве верховой езды или владения оружием. Действительно, черкес, кажется, был рожден для своего местожительства. Ничто не может укротить его дух или ослабить его силу. Расщелина в скале – достаточное убежище для него. Земля для него кровать/кушетка, а седло – подушка, для него это даже роскошь. У него мало желаний. Для удовлетворения голода и жажды достаточно бутылки яурта* и мешочка муки. Приученные с юности к упражнениям с оружием, они часто почти идеальны в их использовании. Кроме того, лучшего наездника нельзя встретить во всем мире, исключая, возможно, некоторых из лучших английских стипль-чез всадников. Черкесская лошадь также является очень смелым, выносливым и быстрым животным и зачастую прекрасна. Подобно туркоманским лошадям, он обучен принимать участие в битве, поэтому во время стычек можно увидеть, как он разрывает зубами плоть коня, на котором сидит противник его наездника.
С вершин/пиков, окружающих долину, в которой расположился лагерь, можно наблюдать за приближением врага, с какой бы стороны он ни находился. Несколько русских фортов также виднеются в отдалении, в которых несчастный гарнизон являются практически пленными, редко осмеливаясь выходить за ворота из-за страха перед засадой, а также соблюдают предельную бдительность, чтобы не быть застигнутыми врасплох своими разъяренными врагами. Несмотря на это я узнал, что недавний успех, достигнутый над черкесами, обусловил то, что русские расслабились, чтобы хоть немного отдохнуть от тяжести их часовой службы, в то время как то же самое обострило стремление горцев стать хозяевами крепостей/фортов захватчиков.